Неточные совпадения
А глуповцы стояли на коленах и ждали. Знали они,
что бунтуют, но не стоять на коленах не могли. Господи!
чего они не передумали в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы на будущее время еще какую
ни на есть мерзость есть не заставили; не станут — как бы шелепов не
пришлось отведать. Казалось,
что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и другую сторону.
Не пошли ему впрок
ни уроки прошлого,
ни упреки собственной совести, явственно предупреждавшей распалившегося старца,
что не ему
придется расплачиваться за свои грехи, а все тем же
ни в
чем не повинным глуповцам.
Разговор не умолкал
ни на минуту, так
что старой княгине, всегда имевшей про запас, на случай неимения темы, два тяжелые орудия: классическое и реальное образование и общую воинскую повинность, не
пришлось выдвигать их, а графине Нордстон не
пришлось подразнить Левина.
— Я боюсь,
что мне с княжной
придется начинать мазурку, — я не знаю почти
ни одной фигуры…
Но мы стали говорить довольно громко, позабыв,
что герой наш, спавший во все время рассказа его повести, уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков или нет, но
что до автора, то он
ни в каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало пути и дороги
придется им пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди — это не безделица.
Фронтон тоже никак не
пришелся посреди дома, как
ни бился архитектор, потому
что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как было назначено, а только три.
Что почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа?
Что было тогда в его сердце? Он глядел на него из толпы и не проронил
ни одного движения его. Они приблизились уже к лобному месту. Остап остановился. Ему первому
приходилось выпить эту тяжелую чашу. Он глянул на своих, поднял руку вверх и произнес громко...
Но неизвестный так погрузился в созерцание лесного сюрприза,
что девочка успела рассмотреть его с головы до ног, установив,
что людей, подобных этому незнакомцу, ей видеть еще
ни разу не
приходилось.
Дунечка недоверчиво осматривалась, но ничего особенного не заметила
ни в убранстве,
ни в расположении комнат, хотя бы и можно было кой-что заметить, например,
что квартира Свидригайлова
приходилась как-то между двумя почти необитаемыми квартирами.
Сказав это, он вдруг смутился и побледнел: опять одно недавнее ужасное ощущение мертвым холодом прошло по душе его; опять ему вдруг стало совершенно ясно и понятно,
что он сказал сейчас ужасную ложь,
что не только никогда теперь не
придется ему успеть наговориться, но уже
ни об
чем больше, никогда и
ни с кем, нельзя ему теперь говорить. Впечатление этой мучительной мысли было так сильно,
что он, на мгновение, почти совсем забылся, встал с места и, не глядя
ни на кого, пошел вон из комнаты.
Лариса. Ах, как нехорошо! Нет хуже этого стыда, когда
приходится за других стыдиться… Вот мы
ни в
чем не виноваты, а стыдно, стыдно, так бы убежала куда-нибудь. А он как будто не замечает ничего, он даже весел.
— Этому старому псу, — продолжал Тарантьев, —
ни о
чем и подумать не
придется: на всем готовом будешь жить.
Что тут размышлять? Переезжай, да и конец…
Никогда
ни о
чем не просил; зато раз года в три непременно являлся домой на побывку и останавливался прямо у матери, которая, всегда так
приходилось, имела свою квартиру, особую от квартиры Версилова.
Ляховский до того неистовствовал на этот раз,
что с ним
пришлось отваживаться. Дядюшка держал себя невозмутимо и даже превзошел самого Альфонса Богданыча. Он
ни разу не повысил тона и не замолчал, как это делал в критические минуты Альфонс Богданыч.
Собственно, ей давно хотелось куда-нибудь подальше уехать из Узла, где постоянно
приходилось наталкиваться на тяжелые воспоминания, но когда доктор заговорил о приваловской мельнице, Надежде Васильевне почему-то не хотелось воспользоваться этим предложением, хотя она
ни на мгновение не сомневалась в том,
что Привалов с удовольствием уступит им свой флигелек.
Но чтобы иметь право на такую роскошь, как отдельная комната, Надежде Васильевне
пришлось выдержать ту мелкую борьбу, какая вечно кипит под родительскими кровлями: Марья Степановна и слышать ничего не хотела
ни о какой отдельной комнате, потому — для
чего девке отдельная комната, какие у ней такие важные дела?..
— Зачем ко мне. В дом их ждал, потому сумления для меня уже не было никакого в том,
что они в эту самую ночь прибудут, ибо им, меня лишимшись и никаких сведений не имемши, беспременно
приходилось самим в дом влезть через забор-с, как они умели-с, и
что ни есть совершить.
План его состоял в том, чтобы захватить брата Дмитрия нечаянно, а именно: перелезть, как вчера, через тот плетень, войти в сад и засесть в ту беседку «Если же его там нет, — думал Алеша, — то, не сказавшись
ни Фоме,
ни хозяйкам, притаиться и ждать в беседке хотя бы до вечера. Если он по-прежнему караулит приход Грушеньки, то очень может быть,
что и придет в беседку…» Алеша, впрочем, не рассуждал слишком много о подробностях плана, но он решил его исполнить, хотя бы
пришлось и в монастырь не попасть сегодня…
В заливе Джигит нам
пришлось просидеть около двух недель. Надо было дождаться мулов во
что бы то
ни стало: без вьючных животных мы не могли тронуться в путь. Воспользовавшись этим временем, я занялся обследованием ближайших окрестностей по направлению к заливу Пластун, где в прошлом году у Дерсу произошла встреча с хунхузами. Один раз я ходил на реку Кулему и один раз на север по побережью моря.
Мне не только не
приходилось их подбадривать, а, наоборот,
приходилось останавливать из опасения,
что они надорвут свое здоровье. Несмотря на лишения, эти скромные труженики терпеливо несли тяготы походной жизни, и я
ни разу не слышал от них
ни единой жалобы. Многие из них погибли в войну 1914–1917 годов, с остальными же я и по сие время нахожусь в переписке.
«
Придется ночевать», — подумал я и вдруг вспомнил,
что на этом острове нет дров:
ни единого деревца,
ни единого кустика, ничего, кроме воды и травы. Я испугался.
Разумеется, объяснять было нечего, я писал уклончивые и пустые фразы в ответ. В одном месте аудитор открыл фразу: «Все конституционные хартии
ни к
чему не ведут, это контракты между господином и рабами; задача не в том, чтоб рабам было лучше, но чтоб не было рабов». Когда мне
пришлось объяснять эту фразу, я заметил,
что я не вижу никакой обязанности защищать конституционное правительство и
что, если б я его защищал, меня в этом обвинили бы.
Я выпил, он поднял меня и положил на постель; мне было очень дурно, окно было с двойной рамой и без форточки; солдат ходил в канцелярию просить разрешения выйти на двор; дежурный офицер велел сказать,
что ни полковника,
ни адъютанта нет налицо, а
что он на свою ответственность взять не может.
Пришлось оставаться в угарной комнате.
—
Ни за
что. Заранее приказанье отдам. Конечно, мне вам советовать не
приходится, а только… А заметили вы, как вчера Прасковья Ивановна одета была?
Но
ни Арсению Потапычу,
ни Филаниде Протасьевне скучать по дочерям некогда. Слава Богу, родительский долг выполнили, пристроили —
чего ж больше! А сверх того, и страда началась, в яровое поле уже выехали с боронами мужички. Как образцовый хозяин, Пустотелов еще с осени вспахал поле, и теперь
приходится только боронить. Вскоре после Николина дня поле засеют овсом и опять вспашут и заборонят.
«Туда к черту! Вот тебе и свадьба! — думал он про себя, уклоняясь от сильно наступавшей супруги. —
Придется отказать доброму человеку
ни за
что ни про
что. Господи боже мой, за
что такая напасть на нас грешных! и так много всякой дряни на свете, а ты еще и жинок наплодил!»
До образования ли, до наук ли таким художникам было, когда нет
ни квартиры,
ни платья, когда из сапог пальцы смотрят, а штаны такие,
что приходится задом к стене поворачиваться.
Побывав уже под Москвой в шахтах артезианского колодца и прочитав описание подземных клоак Парижа в романе Виктора Гюго «Отверженные», я решил во
что бы то
ни стало обследовать Неглинку. Это было продолжение моей постоянной работы по изучению московских трущоб, с которыми Неглинка имела связь, как мне
пришлось узнать в притонах Грачевки и Цветного бульвара.
Михей Зотыч был один, и торговому дому Луковникова
приходилось иметь с ним немалые дела, поэтому приказчик сразу вытянулся в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже был удивлен и во все глаза смотрел то на хозяина, то на приказчика. А хозяин шел, как
ни в
чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе в низенькие горницы, устроенные по-старинному.
Эта новость была отпразднована у Стабровского на широкую ногу. Галактион еще в первый раз принимал участие в таком пире и мог только удивляться, откуда берутся у Стабровского деньги. Обед стоил на плохой конец рублей триста, — сумма, по тугой купеческой арифметике, очень солидная. Ели, пили, говорили речи, поздравляли друг друга и в заключение послали благодарственную телеграмму Ечкину. Галактион, как
ни старался не пить, но это было невозможно. Хозяин так умел просить,
что приходилось только пить.
Поведение Прасковьи Ивановны положительно отталкивало Галактиона, тем более
что ему решительно было не до любовных утех. Достаточно было одного домашнего ада, а тут еще
приходится заботиться о сумасбродной Харитине. Она, например,
ни за
что не хотела выезжать из своей квартиры, где все было описано, кроме ее приданого.
Четвертая строка: имя, отчество и фамилия. Насчет имен могу только вспомнить,
что я, кажется, не записал правильно
ни одного женского татарского имени. В татарской семье, где много девочек, а отец и мать едва понимают по-русски, трудно добиться толку и
приходится записывать наугад. И в казенных бумагах татарские имена пишутся тоже неправильно.
Мне не
приходилось слышать на Сахалине
ни про какие эпидемии; можно сказать,
что за последние 20 лет их не было тут вовсе, кроме, впрочем, эпидемического конъюнктивита, который наблюдается и в настоящее время.
Как
ни кажется просторно вокруг селения, а всё же на каждого хозяина
приходится только 1/4 дес. пахотной земли и меньше
чем 1/2 дес. покосной; значит, добыть больше негде или очень трудно.
Весьма понятно,
что там, где совокупление происходит на токах, на общих сборищах, —
ни самцы,
ни самки не могут питать личной взаимной любви: они не знают друг друга; сегодня самец совокупляется с одною самкой, а завтра с другою, как случится и как
придется; точно так же и самка.
И уж тут нужды нет,
что кредиторы Большова не банкрутились и не делали ему подрыва: все равно, с кого бы
ни пришлось, только бы сорвать свою выгоду.
Это, собственно, некоторое последствие нигилизма, но не прямым путем, а понаслышке и косвенно, и не в статейке какой-нибудь журнальной заявляют себя, а уж прямо на деле-с; не о бессмысленности, например, какого-нибудь там Пушкина дело идет, и не насчет, например, необходимости распадения на части России; нет-с, а теперь уже считается прямо за право,
что если очень чего-нибудь захочется, то уж
ни пред какими преградами не останавливаться, хотя бы
пришлось укокошить при этом восемь персон-с.
— Ты знаешь,
что мне пред тобой краснеть еще
ни в
чем до сих пор не
приходилось… хотя ты, может, и рада бы была тому, — назидательно ответила Лизавета Прокофьевна. — Прощайте, князь, простите и меня,
что обеспокоила. И надеюсь, вы останетесь уверены в неизменном моем к вам уважении.
— Ну,
что он? Поди, из лица весь выступил? А? Ведь ему это без смерти смерть. Как другая цепная собака:
ни во двор,
ни со двора не пущает. Не поглянулось ему? А?.. Еще сродни мне
приходится по мамыньке — ну, да мне-то это все едино. Это уж мамынькино дело: она с ним дружит. Ха-ха!.. Ах, андел ты мой, Андрон Евстратыч! Пряменько тебе скажу: вдругорядь нашу Фотьянку с праздником делаешь, — впервой, когда россыпь открыл, а теперь — словечком своим озолотил.
Деньги Матюшки, как он
ни крепился, уплывали да уплывали, потому
что за все и про все
приходилось расплачиваться за всю артель ему.
Ненависть Морока объяснялась тем обстоятельством,
что он подозревал Самоварника в шашнях с Феклистой, работавшей на фабрике. Это была совсем некрасивая и такая худенькая девушка, у которой душа едва держалась в теле, но она как-то
пришлась по сердцу Мороку, и он следил за ней издали. С этою Феклистой он не сказал никогда
ни одного слова и даже старался не встречаться с ней, но за нее он чуть не задушил солдатку Аннушку только потому,
что не терял надежды задушить ее в свое время.
Терешка вернулся домой
ни с
чем, и Федорку
пришлось добывать через волостное правление.
— Вот и с старушкой кстати прощусь, — говорил за чаем Груздев с грустью в голосе. — Корень была, а не женщина… Когда я еще босиком бегал по пристани, так она частенько началила меня… То за вихры поймает, то подзатыльника хорошего даст. Ох, жизнь наша, Петр Елисеич… Сколько
ни живи, а все помирать
придется. Говори мне спасибо, Петр Елисеич,
что я тогда тебя помирил с матерью. Помнишь? Ежели и помрет старушка, все же одним грехом у тебя меньше. Мать — первое дело…
— Конешно, родителей укорять не
приходится, — тянет солдат, не обращаясь собственно
ни к кому. — Бог за это накажет… А только на моих памятях это было, Татьяна Ивановна, как вы весь наш дом горбом воротили. За то вас и в дом к нам взяли из бедной семьи, как лошадь двужильная бывает. Да-с…
Что же, бог труды любит, даже это и по нашей солдатской части, а потрудится человек — его и поберечь надо. Скотину, и ту жалеют… Так я говорю, Макар?
Управляющий домом, из благородных, тоже немного мог сказать о бывшем своем постояльце, кроме разве того,
что квартира ходила по шести рублей в месяц,
что покойник жил в ней четыре месяца, но за два последних месяца не заплатил
ни копейки, так
что приходилось его сгонять с квартиры.
—
Что же я могу тебе о себе сказать! Моя жизнь — все равно
что озеро в лесу:
ни зыби,
ни ряби, тихо, уединенно, бесшумно, только небо сверху смотрится. Конечно, нельзя, чтоб совсем без забот. Хоть и в забытом углу живем, а все-таки
приходится и об себе, и о других хлопотать.
— А
что, в самом деле! — рассудил он, — ведь без птенцовских лугов, пожалуй, и плохо
придется? Ну, сам я, положим… ну, конечно, я сам
ни за
что!.. А кого бы, однако ж, попросить, чтоб это дело направить? То-то старушка обрадуется!
В селе, из которого был портной, пять богатых крестьян снимали у помещика за 1100 рублей 105 десятин пахотной, черной, как деготь, жирной земли и раздавали ее мужичкам же, кому по 18, кому по 15 рублей.
Ни одна земля не шла ниже двенадцати. Так
что барыш был хороший. Сами покупщики брали себе по пяти десятин, и земля эта
приходилась им даром. Умер у этих мужиков товарищ, и предложили они хромому портному итти к ним в товарищи.
В продолжение целой зимы она прожила в чаду беспрерывной сутолоки, не имея возможности придти в себя, дать себе отчет в своем положении. О будущем она, конечно, не думала: ее будущее составляли те ежемесячные пятнадцать рублей, которые не давали ей погибнуть с голода. Но
что такое с нею делается? Предвидела ли она, даже в самые скорбные минуты своего тусклого существования,
что ей
придется влачить жизнь, которую нельзя было сравнить
ни с
чем иным, кроме хронического остолбенения?
Говорят, будто Баттенберг прослезился, когда ему доложили: «Карета готова!» Еще бы! Все лучше быть каким
ни на есть державцем, нежели играть на бильярде в берлинских кофейнях. Притом же, на первых порах, его беспокоит вопрос:
что скажут свои? папенька с маменькой, тетеньки, дяденьки, братцы и сестрицы? как-то встретят его прочие Баттенберги и Орлеаны? Наконец, ему ведь
придется отвыкать говорить: «Болгария — любезное отечество наше!» Нет у него теперь отечества, нет и не будет!